Люди как боги. Книга 2. Вторжение в Персей [litres] - Сергей Александрович Снегов

ли нам так глубоко проникать в темные недра его боли. Он уже был нам другом, но еще не убедился в том, что мы тоже стали его друзьями. Он слишком долго испытывал страх, чтоб сразу отделаться от него.

Он был не вечен, но стар, если измерять существование земными стандартами. И с первого проблеска сознания он помнил себя отделенным от тела. Он, вероятно, зародился как мозг ребенка-галакта, но его определили в самостоятельное существование еще до того, как появилось самопонимание, и специализировали на управлении Станцией Метрики на Третьей планете. Он всегда был тут и всегда был один.

Возможно, сначала он дублировал чей-то одряхлевший мозг, впоследствии уничтоженный, когда молодой сменщик стал способен к самостоятельному функционированию, – этого он не помнит. Своих наставников он не помнит тоже: их наставления доходили до него безымянными импульсами, его натаскивали, а не обучали – создавали мыслящим автоматом. Но он не удался, он отошел от программы, хотя среди шести Главных Мозгов, обеспечивающих безопасность Империи разрушителей, считался далеко не худшим.

Но, в отличие от них, он не только обучался, но и пробуждался.

По мере того как умножались запрограммированные знания, рождались непредусмотренные влечения. Чем дальше он углублялся в мир, тем трагичней отделялся от мира. В нем появлялись чувства. Он понял, как многого его лишили, лишив тела.

Так началась тоска о теле. Он исступленно, горячечно жаждал тела – любого, рядовой плотской оболочки. Он хотел прыгать и ползать, летать и падать. Он желал уставать от бега, отдыхать, снова уставать, испытывать боль, болеть и выздоравливать. Ему, неподвижному, было доступно любое движение мысли, его же переполняла тоска по простому передвижению – пешком, прыжком, ползком, ковылянием…

Он мог двигать звезды и планеты, сталкивать их в шальном ударе, разбрасывать и перемешивать, но он был неспособен хоть на сантиметр переместить себя. Он властвовал над триллионами километров пространства, квадриллионами тонн массы, но у него не было даже намека на власть над самим собой. Почти всемогущий, он был бессилен. Он не мог плакать, не мог кричать, не мог ломать руки и рвать на себе волосы, ему было отказано даже в простейших формах страдания – он был навеки лишен тела.

И тогда он ушел в мечты, более реальные, чем существование. Он уносился в места, где ему не суждено было побывать, становился тем, кем никогда бы не мог стать. Он был галактом и разрушителем, ангелом из Гиад и шестикрылым кузнечиком из Плеяд, драконом и птицей, рыбой и зверем, превращался даже в растения – качался на ветру былинкой, засыхал одиноким деревцем под жестоким солнцем, наливался тучным колосом в поле… Лишенный собственной жизни, он прожил миллионы других: был мужчиной и женщиной, ребенком и стариком, любил и страдал, тысячу раз умирал, тысячу раз рождался.

Погруженный в свое двойное существование, он уже был уверен, что состарится, не узнав молодости, когда в Персее пронесся чужой звездолет, первый посланец человечества, и сосед его, Главный Мозг на Второй планете, попытался и не сумел закрыть выходы из скопления.

Что-то необычайное сверкнуло в мрачной неевклидовости Персея: в глухой паутине забилась чужая яркая птица и, разорвав липкие нити, вырвалась на волю. И стало ясно, что Персеем жизнь не заканчивается, – нет, где-то далеко, за звездной околицей, появилось могущество, превышавшее мощь разрушителей, – превращенная в пустоту Золотая планета грозно напоминала об этом. И то были не загадочные рамиры – сумрачный народ, равнодушный ко всем формам жизни, углубившийся в ядро Галактики. Нет, это были живые существа: все шесть Мозгов принимали их депеши, их взволнованные переговоры с галактами, их воззвания к звездожителям Персея, все знали, что они волнуются, негодуют, ужасаются, злятся – живут!..

Увидеть их, услышать, стать их другом – отныне у Главного Мозга на Третьей планете не было другой мечты. И когда три человеческих звездолета вновь вторглись в лабиринт Персея, он, закрыв им дорогу назад, не дал их уничтожить, не допустил неравной битвы «Волопаса» с соединенным флотом разрушителей, был готов разметать весь этот флот – и впоследствии разметал его, когда «Волопас» тащили на гибель в глубину скопления.

Поэтому живые существа – не биологические автоматы, нет, люди и их союзники – безнаказанно ступили на запретную почву. «Неполадки на Третьей планете», – вот как в панике назвали его переход к нам потрясенные разрушители.

– Все мне было открыто в вас, я стал сопричастен каждому, – доносился до нас грустный Голос. – Здесь, на планете, я был каждым из вас в отдельности и всеми вами сразу – и еще никогда я так не тосковал о вещественной оболочке, данной любому, недоступной мне одному. Быть, быть одним из вас, все равно кем – человеком, головоглазом, ангелом, пегасом!..

Ромеро пишет в своем отчете, что я принимал решения мгновенно и часто они были так неожиданны, что всех поражали. В качестве примера он приводит то, что произошло в конце разговора с Мозгом.

Но неожиданным это было только для него, потому что он думал о другом, и Андре думал не о том, и Лусин, и даже Мери, – понятно, что они удивились. Но я всего лишь сделал естественные выводы из своих раздумий. Неожиданного для меня в моих решениях не было.

Я хочу остановиться на этом.

Ромеро думал о том, что техническое и социальное развитие разрушителей пошло совсем иными путями – так он утверждает. Лусин, Андре и Осима с Петри негодовали. Если бы нам пришлось создавать аналогичную Станцию Метрики, размышляли они, то мы смонтировали бы на ней МУМ и оснастили ее исполнительной аппаратурой. А разрушители насадили сложнейшую иерархию рабства, чтоб решить не такую уж сложную техническую задачу.

Чем, в сущности, являются эти безмозглые операторы, которых мы убрали вместе с Надсмотрщиком (именно так: чем, а не кем)? Распределительным и командным устройствами – простенькими приборами. Разрушители калечат живое существо, низводят его до уровня технического придатка к другому, еще более искалеченному существу, – вернее, тоже машине. Бессмысленная жестокость!

Не могу сказать, что я об этом не думал. Но я так ненавидел разрушителей, что новой пищи для ненависти мне не требовалось. Я думал, как помочь Главному Мозгу Третьей планеты. И я сказал ему:

– Но если бы ты стал рядовым существом, ты потерял бы многие из нынешних своих преимуществ… Ты и сейчас не бессмертен, но долголетен, а тогда над тобой витал бы призрак скорой смерти. Ты сполна получил бы не только радость, но и горесть жизни. И ты был бы лишен своего могущества, своей власти над пространством и звездами, своего проникновения в